Gluuuuuk////

[Kolchoz-Ramashka]

все свое впечатление от прошедших выходных поместится в начале моего нового рассказа с примесью мемуаров, который я эксклюзавно выкладываю сюда. Хочу сказать, что кое-что в этих строках является плодом моей фантазии, но этого вымысла тут очень мало.



Летом 2006 года, как раз после долгожданного окончания первого курса университета, на меня обрушилась невыносимая тоска. Я подозревала, что это депрессия. В поисках успокоения я на пару дней отправилась в пригород – лечиться бабушкиными пирожками и книжками Харуки Мураками.

Неожиданно на меня свалилась еще одна проблема – хроническая бессонница. И вот, в то время, когда и дед, и бабушка сладко похрапывали в своих кроватях, меня посетила гениальная идея. Я решила бросить учебу после третьего курса, подучить немецкий, накопить денег и рвануть в Голландию. Там, в прекрасном мире легализованной травки, снять маленькую квартирку, перекрасить ее в абсолютно белый цвет, бросить туда пару матрасов, много-много подушек, низенький японский столик и магнитофон и, целыми днями покуривая марихуану, писать мемуары перьевой ручкой на бумаге под песни Queen. Дальше перспективы раздваивалась:

1. Я возьмусь за голову, вернусь домой и снова возьмусь за обучение.

2. Я окажусь в психушке, где буду вслух общаться со своей Совестью и через пару лет повешаюсь в мужском туалете на собственных шнурках, которые купила несколько месяцев назад. Несомненно, шнурки для этой благородной цели я предварительно постираю и поглажу. Что красивого в покойнике, умиротворенно раскачивающемся на грязных шнурках?

Не буду скрывать, что в ту бессонную ночь второй вариант меня устраивал больше, и я желала о нем кому-нибудь рассказать. Но потом неожиданно заснула.



Разумеется, ни бабушку, ни деда я не посвятила в свои гениальные планы. Несмотря на мое резкое ожесточение к окружающему миру я сохранила какое-то подобие гуманности и уехала на следующий день (это был вторник, первый день августа), пообещав старикам вернуться через недельку.



Пока ехала в автобусе, рядом со мной присел какой-то мужчинка и томно заявил, что мои руки созданы для того, чтобы держать в них оружие. Мне его слова понравились, но я не показала виду и от всей души плюнула в мужичка лимонной карамелькой. Дядька почему-то обиделся и пересел на другое место.



Я невзлюбила свой мочевой пузырь, когда он подло разрушил мои планы. Я намеревалась доехать до вокзала, погулять там по магазинам, добраться на трамвае до площади, а оттуда спуститься пешком к дому. Разумеется, мне срочно понадобилось в туалет, и я рванула сразу домой.



В пустой квартире меня снова охватила тоска. После слов того мужчинки мне жутко захотелось стать убийцей и всадить по пуле в лоб каждому, кто мне не понравится. Разумеется, я буду холодной и безжалостной, но под конец жизни мне это наскучит, и я стану вязать носочки внукам, сидя в кресле-качалке на большой и солнечной веранде. Умру я, конечно, в страшных мучениях.

Потом я вспомнила, что вязать не умею, а детей пока заводить не собираюсь, следовательно, внуки и носочки – элементы совершенно нереальные.



Разочаровавшись в жизни, я принялась наводить профилактический порядок. Мыла посуду, сварила собаке еду, пропылесосила. Потом со злобой подумала, что смотаться в богемную Голландию и бросить родителей мне не позволит Совесть. Кто же тогда будет наводить им порядок?

А что бы было, если бы в тот памятный день, когда я надышалась краской, сошла на целый час с ума, ходила зигзагами и села на подоконник, я бы выпала в окно? Ведь выпала бы, если бы вовремя не ощутила спиной пустоту. Даже задумалась на секунду: выпасть или не выпасть? Но чертов человеческий разум воспротивился самоубийству (а это было бы настоящее самоубийство, а не несчастный случай), и я вовремя схватилась за подоконник.

Наверное, с моей стороны было бы верхом неприличия шлепнуться на асфальт возле детской площадки. Там же дети, в конце концов! Красное кровяное пятно на тротуаре еще долго напоминало бы всем о моем восхитительном полете. Его обходили бы стороной, кривились, морщились; старушки ругали бы нынешнюю молодежь, которая чуть что, сразу руки на себя накладывает, а не трезво пытается оценить свои проблемы.

Мне стало интересно, чтобы бы стало с моими вещами? Все эти диски, журнальчики, книжульки, мягкие игрушки. Рисунки. Нет, всякое уродливое мазюканье, вроде натюрмортов с пар по живописи торжественно вставили бы в рамочки и развешали бы вторыми обоями по стенам. А потом бы, рыдая, глядели вечерами на сии шедевры и восхваляли бы меня выше облаков.

От таких мыслей стало жутко. Я с остервенением заелозила щеткой пылесоса по паласу и материла свою буйную депрессивную фантазию.